Гайдзин. Том 2 - Джеймс Клавелл

– Я знаю, она сказала, что все это не подлежит обсуждению, я этому не верю, я могу добиться большего. Ее исходное предложение, две или три тысячи, уже позволяет вам жить безбедно. Пять тысяч – и вы стали бы богаты.

– Это не перевешивает ее гнусных манер, ее злобных угроз, постоянной ненависти и враждебности! Я вышла замуж по закону. По закону! – Анжелика топнула ногой. – Не быть миссис Струан? Не появляться в Гонконге… чтобы со мной так обращались, да как она смеет? Словно я… словно я преступница!

– Я согласен. От вашего имени я возобновлю переговоры.

– Господи. Я хочу унизить ее, растоптать.

– Я тоже, но время еще не пришло.

– Что?

– Великий Дирк Струан действительно плохо обошелся с семьей моей матери, Тилламанами, не так подло, как Морган, но достаточно плохо. – Его улыбка была жестокой. – Если я смогу раздавить Броков, почему не сделать того же со Струанами? Мне все равно. Месть – это блюдо, которое мы сможем съесть вместе и в свое удовольствие, кусочек за кусочком.

– Мы сможем? – Неожиданное тепло разлилось по ее лону, он выглядел таким уверенным в себе, красивым и сильным. – Как?

– Прежде всего, что сказал Скай?

– Он немедленно предложил бороться и показал мне бумаги, которые подготовил для представления в Гонконге, Лондоне и Париже, а…

– В Париже? Почему в Париже?

Она объяснила ему про «воспитанницу государства».

– Он говорит, в Париже, имея статус воспитанницы Франции, мы выиграем дело, брак будет объявлен действительным в соответствии с французскими законами, и тогда я буду ставить условия по своей прихоти, а не по ее.

– Он упоминал о гонорарах, Анжелика?

Она вспыхнула.

– Это не имеет никакого отношения к его советам.

– Чушь, – грубо возразил он. – Наш единственный залог безопасности заключается в том, чтобы смотреть правде в глаза и понимать, кто какую игру ведет. Этот маленький ублюдок, извините, но я знаю, что говорю, он, кстати, в самом деле незаконнорожденный, я выяснил это в Гонконге, так вот, этот маленький ублюдок думает о своем будущем, не вашем, воображая себя в различных судах защитником этой бедной, но прекрасной вдовы-француженки, склоняя к своему мнению различные суды присяжных и проигрывая для вас все дело.

– Я не понимаю… Почему?

– Малкольм не имеет никакого состояния.

– Но… но мистер Скай говорит, что по французским законам…

– Очнитесь, Анжелика! – Его голос стал еще грубее. Было жизненно важно, чтобы она излечилась от этой глупой, беспомощной злобы.

Едва он сегодня вошел в ее будуар и увидел ее с поджатыми губами, кипящую от негодования и с письмом в дрожащей руке, он сразу понял, что это и есть то самое письмо, о котором ему рассказывал Хоуг, и, следовательно, никакого ребенка нет и теперь можно было полным ходом приступать к плану А. Его радости не было предела.

Притворившись, что ничего не знает, он начал с бодрого приветствия, но она оборвала его на полуслове, сунула ему в руки письмо, еще более прелестная в гневе. Страсть к лицу нам обоим, удовлетворенно подумал он. Но сейчас эту ненависть необходимо было направить в нужное русло и придать ей отточенную осмысленность, как у него.

– Скай – болтун! Проснитесь же!

– Я не сплю, он не болтун, и я ни минуты не сомне…

– Прекратите! Где ваше здравомыслие, черт побери! Ведь это вы рискуете, не он! – На мгновение он задумался о том, чт[о] написала Тесс в том другом, втором письме, содержания которого теперь никто никогда не узнает, – Хоуг сказал, что одним из условий его договоренности с Тесс было то, что, перед тем как вручить это письмо, он сожжет второе, не вскрывая его. Действительно ли Хоуг поступил именно так, или прочел его, прежде чем уничтожить, хотя он дал священную клятву исполнить ее желания в точности? Хотел бы я знать, что в этом письме, хотя, с другой стороны, это всего лишь глазурь на торте.

– Анжелика, дорогая Анжелика… – Он швырнул письмо на стол так, словно оно было запачкано грязью, хотя считал, что оно просто замечательное, встал со своего кресла, сел рядом с ней и взял ее руку в свои ладони. – Париж, французское законодательство и все остальное – это нужно только Скаю, не вам. Даже если бы он выиграл процесс, я готов поставить десять тысяч к одному, что решение их суда не возымело бы никакого эффекта на Тесс Струн и Гонконг… Послушайте меня, – произнес он, повышая голос, когда она открыла рот, чтобы возразить ему. – Времени у нас немного, и вы должны мыслить здраво. Пока вы будете занимать деньги, клянчить их или продавать себя, чтобы оплатить его расходы, не говоря уже о гонорарах, которые ему нужны, вы потеряете этот единственный шанс. У него за душой всего несколько долларов. Как он собирается добраться до Гонконга, не говоря уже о Париже или Лондоне? Все это пустые мечты. – Надувшись, она сердито отняла у него руку. Он рассмеялся. – Вы как избалованный ребенок, и я люблю вас за это.

– Вы… – Она замолчала. – Вы серьезно?

– Люблю вас или считаю избалованным ребенком?

– И то и другое, – сказала она изменившимся голосом.

– И то и другое, – ответил он и опять взял ее руку, широко улыбнувшись, когда она попыталась отнять ее. На этот раз он ее не выпустил. С той же твердостью он нежно притянул ее за руку к себе и крепко поцеловал. Ее сопротивление было мгновенным, вскоре оно ослабло, а потом перешло в наслаждение. Для них обоих. Отпустив ее, он тотчас отпрянул и пригнулся, справедливо предвидя возмездие и избежав ногтей, нацеленных ему в лицо. – Ну-ка тпру-у, – сказал он, словно уговаривая ретивую лошадь, в восторге от того, что не ошибся в ней. – Не балуй, Нелли!

Она рассмеялась, несмотря на свой гнев.

– Вы дьявол.

– Да, но из меня получится прекрасный муж. Мэм.

Ее улыбка угасла. Злость пропала. Она поднялась, подошла к окну и стала смотреть на залив и стоявшие там корабли. Она заметила большое оживление на военных кораблях. Он смотрел на нее и ждал, надеясь, что рассчитал все верно. Когда Анжелика была готова, она сказала:

– Вы говорите, пойти на компромисс, Эдвард? Как?

– Я сяду на следующий, самый быстрый корабль до Гонконга, – ответил он. – Я немедленно увижусь с ней и добьюсь изменений, о которых мы с вами договоримся и которые, по моему мнению, возможны. Я уверен, что смогу увеличить содержание. Пять вместо двух или трех тысяч были бы приемлемы, да?

– Она говорит, что эти омерзительные условия не изменятся.

– Я изменю их, некоторые из них.

– Какие?

– Мы сможем обсудить это сегодня и завтра. Я вполне уверен насчет денег.